Развитие
теоретической мысли о бездействии как форме совершения преступных посягательств
во взглядах российских ученых второй половины XIX–начале XX вв.
Теоретические аспекты уголовно-правового
бездействия – один из наименее изученных вопросов общей части уголовного права до
сих пор, несмотря на сложность и неоднозначность
многих аспектов этого уголовно-правового явления. В современной уголовно-правовой науке комплексные исследования сущностных характеристик бездействия как формы совершения
преступления практически отсутствуют, поскольку ученые-юристы, как правило, затрагивают вопросы бездействия лишь в контексте
других проблем уголовного права. Тем интересней и ценней обращение к опыту
уголовно-правовых исследований, осуществленных до возникновения и развития советской уголовно-правовой доктрины и представленных целой плеядой видных ученых.
Профессор Н.Д. Сергиевский в
свое время писал: ≪Для наличности преступного деяния, с точки зрения науки и культуры уголовных законодательств,
прежде всего, необходимо, чтобы учинитель уголовного правонарушения учинил внешний проступок,
т.е. произвел бы во внешнем
мире некоторое явление, доступное сознанию посторонних людей,
например, нанес бы удар или не подал бы
помощи погибающему… Внешний преступный проступок человека может состоять как в действии,
так и в бездействи при прочих равных условиях, учинение бездействия требует гораздо меньшего напряжения от человека, чем учинение действия, а потому и
признается преступным гораздо реже и меньше≫.[1, 307].
≪Объективная сторона действия, — отмечал П.П. Пусторослев,
– заключает в себе известное явление во внешнем мире; объективная
сторона опущения, наоборот – несовершение, неисполнение,
следовательно, отсутствие того явления,
которое признается в законе необходимым≫.[2, 56]. ≪Как скоро субъект избрал
средства для действования на объект, –
указывал, в свою очередь, А. Берген, — речь идет уже о преступном деянии≫.[3, 448]. Преступные деяния, совершаемые в пассивной форме,
А. Берген так же, как и П.П. Пусторослев
именует ≪преступными упущениями≫. По его мнению, упущения ≪…состоят в неисполнении предписанного законом
и потому, с первого взгляда, не кажутся деяниями; но, на самом деле, они – отрицательные деяния; в них заключается как воля, так и внешнее ее
выражение, только и то, и другое
в отрицательном смысле≫ [3, 449].
Другой русский исследователь второй половины XIX века А. Лохвицкий в контексте исследуемого вопроса
замечал: ≪Итак преступлениями и проступками бывают:
1) положительные деяния, т.е. когда человек совершил то, что запрещено законом; 2) отрицательные деяния, – когда он не сделал того,
что предписано законом. Сюда относится: 1) значительная часть преступлений
чиновников по службе; 2) недонос о преступлении или преступнике; 3) отказ в свидетельстве; 4) отказ в содержании родителям; 5) неисполнение различных действий христианской
практики; 6) неисполнение законных требований властей
и различных полицейский постановлений.[4, 39]. ≪По свойству преступного
деяния, – рассуждал профессор П.Д. Калмыков, — преступления
разделяются на: преступные содеяния и преступные упущения (delicta commissionis et delicta omissionis). Преступление содеяния состоит в нарушении
юридической обязанности посредством какого-либо
деяния; это понятие ясно и не требует дальнейшего объяснения. Преступление упущения есть нарушение, произведенное отсутствием
всякого деяния; это понятие не столь ясно и потому должно
быть разъяснено≫.[5, 31]. Установление ответственности за
преступное бездействие (упущение), по мнению П.Д. Калмыкова, производится несколькими
способами: законы устанавливают для частных лиц обязанность
поступать определенным образом или препятствовать противозаконным деяниям других лиц; иногда последняя обязанность вытекает из особых отношений
частных лиц (нахождение
в брачном союзе, отношение меду родителями и детьми,
между господином и слугой, между верховной властью и должностными лицами, служащими государству). Обязанность может также
вытекать из контракта или договора, заключенного с казной.[5,
31-32].
Н.С. Тимашев,
в свою очередь, произвел достаточно ценное
замечание о том, что различие между активным и пассивным поведением (его он именует невмешательством) не совпадает с противопоставлением действия в смысле совершения какого-либо телесного движения и бездействия в смысле абсолютного физического покоя. Понятия
активного и пассивного поведения суть лишь известные способы характеристики поведения. Во втором случае мы признаем важным только то, что данное телесное движение не совершается, и совершенно оставляем
в стороне реальное содержание поведения в физическом смысле. ≪При пассивном поведении всегда возможно, не
меняя его юридического значения, мысленно заменить действительно
имевшее место поведение абсолютным бездействием≫.[6,87]. Л.С. Белогриц-Котляревский производит выделение разновидностей наказуемого бездействующего поведения. ≪Возможна преступная деятельность, — пишет он, — в которой содеяние и бездействие, как
способы ее совершения, смешиваются; она обыкновенно имеет место тогда, когда наступление преступных результатов отделяется от первоначальной деятельности
лица промежутком времени, в течение которого его бездействие обуславливает самый результат (человек устроил пожар, и,
увидев пламя, не затушил его)≫.[7, 198]. Подобные случаи, по мнению Белогриц-Котляревского должны рассматриваться
двояко: 1) как содеяние, когда субъективная виновность возникает
с момента первоначального действия (лицо, умышлено столкнувшее другое в воду и умышленно не оказавшее ему помощь виновно в убийстве); 2) как бездействие, когда субъективная
виновность возникает уже по окончании действования (лицо, случайно столкнувшее другое
в воду, не оказывает ему впоследствии помощь
по причине внезапно возникшего умысла). ≪Преступление может быть совершено, – продолжает Белогриц-Котляревский,
– бездействием в чистой форме. Это имеет место тогда, когда субъект стоит вне совершающегося факта, являющегося независимо от всякого непосредственного его участия,
и его отношение к нему представляется только в том, что он имел возможность предотвратить вредный результат,
но этого не сделал.≫ [7, 199].
С.В. Познышев производит
выделение признаков пассивного преступного поведения посредством произведения классификации
случаев, когда бездействие признается преступным. К первой разновидности относятся случаи, когда человек не совершает определенно указанных в законе действий,
несмотря на наступление условий, при которых
эти действия должны быть совершены (например,
не является в суд, несмотря на полученную повестку и при отсутствии
уважительных причин неявки). Вторую группу представляют ≪случаи невоспрепятствования
известному результату, в причинении которого субъект совершенно не участвовал≫. В этом случае субъект лишь знает об опасном положении другого
человека, возможно даже зрительно воспринимает происходящее.
Ответственность за подобное невоспрепятствование
может иметь место только в случаях, специально
указанных в законе (во-первых,
когда в силу семейных и других особых отношений должен оказывать
попечение лицу, попавшему в опасное состояние; во-вторых, когда субъект
выполняет определенные профессиональные обязанности). Вышеупомянутые
виды бездействия С.В. Познышев назвал
≪чистым бездействием≫, т.е. таким, при котором
субъект отвечает только лишь за сам факт бездействия, а
не за результат. Третью группу, как полагает С.В. Познышев составляют
случаи, когда бездействие является посредственной
причиной преступного результата или элементом, частью такой
причины. Здесь возможны следующие варианты: 1) бездействие прекращает деятельность известного фактора, необходимую для бытия данного охраняемого
правом отношения, или изменяет данную деятельность настолько,
что она приводит к преступному результату (неподача пищи новорожденному его матерью); 2) бездействие является посредственной причиной преступного
результата, когда оно происходит при обстоятельствах,
побуждающих других людей, основываясь на обычном ходе вещей, совершить действия, приведшие к преступному
результату (неподача сигнала о повреждении
железнодорожного пути может быть причиной крушения поезда).
Как утверждает С.В. Познышев,
бездействие третьего рода только по форме является бездействием,
а по сути – особая форма причинения результата. Наконец, четвертую группу случаев признания бездействия
преступным, как полагает автор, составляют случаи так называемого ≪смешанного≫ бездействия≫, когда
субъект сначала создает известными положительными действиями опасное положение другого
лица, а затем из этой опасность не выручает (случаи оставления в опасности).[8, 135-140]. Н.С. Таганцев в отношении различения
активной и пассивной формы преступного посягательства исходил из последовательного
отрицания критериев, по которым произвести различие действия
и бездействия невозможно. В частности, он писал: ≪Различие этих двух групп преступных посягательств заключается в сущности правовых явлений
или требований, обращенных к гражданам, безотносительно к той форме, в которую облечено это веление законодателем
диспозитивной части закона, т.е. безотносительно к тому, придана ли ей форма запрета или требования, так
как конструкция – признак случайный, зависящий иногда от
неумения законодателя, от недостаточной выработки законодательной техники≫. [9, 265-266].
Продолжая свое критическое отрицание возможных критериев различия действия и бездействия, Н.С. Таганцев отринул и их разграничения по способам и приемам преступной
деятельности, поскольку ≪…такой признак, хотя и подходящий к значительному числу случаев, тем не менее, не охватывает всех,
а потому оказывается непригодным для установления различия:
убийство есть несомненно содеяние, нарушение
запретительной заповеди, а между тем убийцей может быть
и тюремный надзиратель, не давший пищу арестанту и умертвивший
его голодом≫.[9, 275].
Однако разграничение действия и бездействия, несмотря
на отсутствие их особого упоминания в законе, Н.С. Таганцев считает необходимым и называет следующие причины: 1)
количество норм, предусматривающей ответственность
за бездействие, представляется
сравнительно весьма немногочисленным, относясь притом,
даже не ко всем гражданам, а только к лицам,
занимающим особое положение в государстве; 2) бездействие как форма совершения преступных
посягательств отражается на применении к нему отдельных институтов уголовного права
и даже отчасти на самой конструкции этих институтов, в особенности, например, учения
о покушении, соучастии и т.п.[9,
274]. Н.С. Таганцев,
наряду с Н.С. Тимашевым
оперирует понятием ≪невмешательство≫ как способе учинения преступного посягательства: ≪Теперь я остановлюсь на рассмотрении пассивного характера
преступной деятельности, так как этот способ, в особенности когда им нарушаются нормы запретительные, представляет много своеобразного; при этом для различения
бездействия как посягательства на нормы требовательные от бездействия как способа
действия я буду называть последнее невмешательством≫. [9, 274]. Он, кроме того, выделяет
еще и формы того, что именует ≪невмешательством≫.
Первый вид невмешательства Н.С. Таганцев называет
простым невмешательством и подразумевает под ним случаи, когда виновный хотя и стоит в стороне от совершающегося события,
возникшего вне всякого его непосредственного участия, но, однако может своевременным вмешательством предупредить
преступные результаты. По поводу данного вида невмешательства
автор производит замечание, что ≪вопрос об ответственности
за подобное невмешательство представляется весьма спорным≫. [9, 274]. Кроме простого невмешательства Таганцев Н.С. выделяет также смешанную форму невмешательство, которое он представляет в следующих комбинациях:
1) когда виновность остается неизменной как в момент первоначального
приложения сил, так и в момент самого невмешательства – вся деятельность виновного расценивается
как единое деяние, умышленное или неосторожное; 2) когда в момент первоначального
приложения сил деятельность виновного была вполне сознательной и волимой, но в момент наступления результата он безразлично относился
к начатому – вся деятельность сохраняет характер умышленного содеяния; 3) первоначальная деятельность с субъективной стороны была
юридически безразлична или подходила под условия неосторожности, а умысел возник только в момент невмешательства либо первоначальная деятельность
была умышленной, но содержание воли, направленность умысла изменились во время невмешательства [9, 273]. Развитие
теоретической мысли о бездействии как форме совершения преступных посягательств
во взглядах российских ученых второй половины XIX–начале XX вв.