1. Вступление
1.1 Трактовка Дао
1.2 Даосизм
2. Дао – источник
3. Дао и мир
4. Дао и человек
5. Дао и государство
6. Заключение
7. Список литературы
1. ВСТУПЛЕНИЕ
1.1 Трактовка Дао
ДАО (буквально путь, дорога), одно из важнейших понятий китайской философии, центральное понятие даосизма. В философии Лао-Цзы Дао- невидимый вездесущий естества: закон природы, человеческого общества, поведения и мышления отдельного индивида, неотделимый от материального мира и управляющий им. Дао порождает тьму вещей; бездействует, тем самым делая всё; Дао вечно и безымянно, пусто и неисчерпаемо; наследование Дао ведёт к гибели. У Чжуаи-цзы Дао неактивно и бесформенно; его можно передать, но нельзя взять, можно постичь, но нельзя увидеть; оно само для себя начало и основа, не зависит ни от времени, ни от пространства, у него нет начала, нет конца, оно существует везде и во всём; познать Дао — значит постигнуть закон природы и умение соответствовать ему.
Для легиста Хань Фэйцзы Дао — первопричина возникновения не только тьмы вещей, но и различии между ними, оно упорядочивает тьму принципов, определяющих вещи. Овладение Дао, приводит к разным результатам: одни становятся мудрыми, другие — безумцами, один процветают, другие гибнут. Однако правителю необходимо овладеть Дао, чтобы не стать жестоким внутри и агрессивным вне страны, ибо это ведёт к её гибели.
Иначе трактуется Дао в конфуцианстве. У Конфуция Дао лишено космологической окраски и обретает смысл морального закона, этичного принципа, пути поведения, долга, поэтому оно зависит от образованности: небо наделяет человека натурой, поведение в согласии c нею называется Дао. Дао совершенствуется через обучение, a также через жэнь — гуманность. Дальнейшее развитие эта идея получила y Хань Юя: всеобщая любовь называется гуманностью; осуществление гуманности называется справедливостью; поведение, согласующееся с ними, называется Дао. Неоконфуцианцы сопоставляют Дао не только с жэнь, но также c космосом, природой: субстанция действий неба (природы) называется изменением, их закон (принцип) — Дао (Чэн Хао); последовательное движение сил Инь и Ян является Дао — это то, из-за чего Инь и Ян чередуются друг c другом (Чэн И); Дао заполняет вселенную, в отнесении к небу оно называется Инь и Ян, в отнесении к земле — силой и слабостью, в отнесении к человеку — гуманностью и справедливостью (Лу Цзююань). Термин «Дао» встречается и у других философов.
Классическое Дао (Лао-цзы, Чжуан-цзы, Ле-цзы, Ян Чжу) представлял собой филосовкое учение наивно-материалистического характера, с начатками примитивной диалектики, однако содержащиеся в нём элементы мистики постепенно привели к разделению дао во 2-3 вв. на философский (дао цзя), высшим выразителем которого стал неодаосизм, и религиозный (дао цзяо), образовавший своего рода «церковь» , первым патриархом которой считается Чжан Даолин (Чжан Фухань, 34-156). Религия Дао включающая в себя магию, алхимию, врачевание, демонологию и т. п. элементы, не имеющие ничего общего ни с философией, ни с доктриной классического Дао, в результате чего границы понятия «Дао» стали весьма расплывчаты.
Религиозное Дао, особенно широко распространившийся в эпоху Таи (618-907), стал неотъемлемой частью «национального культа» — верований и обрядов широких народных масс; самостоятельно или в составе упомянутой выше триады явился идеологической основой бунтарских тайных сект и обществ («Тайпиндао» — «Путь великого равенства», «Удоумидао» — «Путь пяти мерок риса», «Байляиьцзяо»«учение белого лотоса» и др.) и крестовых восстаний (напр., «Хуан цзинь» — «Жёлтые повязки»); оказал значительное влияние на китайских художников, писателей, поэтов. На протяжении веков Дао то подвергался гонениям, то пользовался популярностью у правителей, например у Цинь Шихуанди (246-210 до н. э.), Цзин-ди (156—141 до и. э.), Гао-цзуна (650-683), Сюань-цзуна (712756) и др. В КНР в 1951-53 проводилась борьба против тайных даосских сект
Исходной идеей философией Дао является учение о Дао — пути, извечном, естественном и всеобщем законе спонтанного возникновения, развития и исчезновения всей Вселенной. Отсюда вытекает принцип следования Дао, т. е. поведения, coгласующегося в микрокосмосе с Дао (природой) человека, а в макрокосмосе — с Дао Вселенной. При соблюдении этого принципа возможно бездействие (у вэй — недеяние, одна из оси. идей Дао), приводящее, однако, не полной свободе, счастью, успеху и процветанию. Всякое же действие, противоречащее Дао, означает пустую трату сил и приводит к неудаче и гибели. Вселенную нельзя привести в порядок искусственным образом, для воцарения его нужно дать свободу её прирождённым качествам. Поэтому мудрый правитель следует Дао, не делая ничего, чтобы управлять страной, и тогда она процветает, пребывая в спокойствии и гармони. Дао затемняется человеческой односторонностью, само же не имеет никаких разграничений: стебель и столб, урод и красавица, великодушие и вероломство — всё объединяется Дао в единое целое. Все вещи равны между собой, а мудрец свободен от пристрастия и предвзятости, одинаково смотрит на знатного и раба, соединяется с вечностью и с Вселенной и не печалится ни о жизни, ни о смерти, понимая их естественность и неизбежность. Идеи Дао оказали большое влияние на развитие китайской культуры и философии.
1.2 Даосизм
Однако что такое даосизм? Вопрос этот с давних пор привлекает внимание исследователей Китая, однако дать на него краткий и ясный ответ оказалось совсем не просто. Ибо «даосизм» — понятие на редкость многомерное и многозначное.
Одним из важнейших направлений развития философской мысли в Китае наряду с конфуцианством был даосизм. В центре внимания даосизма стоят природа, космос и человек, однако эти начала постигаются не рациональным путем, конструированием логически последовательных формул (как это делается , в конфуцианстве), а с помощью прямого понятийного проникновения в природу существования. Мир пребывает в постоянном движении и изменении, развивается, живет и действует спонтанно, без каких-либо причин. В онтологическом учении именно понятие пути Дао — является центральным. Цель мышления, по даосизму, есть «слияние» человека с природой, так как он является ее частью. Здесь не обозначается никаких разграничений в отношений «субъект — объект».
Начать с того, что само слово «дао», от которого происходят слова «даосизм», «даосы», «даосский», и т.д., вовсе не является исключительным достоянием даосизма. Дао принадлежит всей китайской мысли, и каждый философ или ученый древнего Китая видел в нем обозначение истины или, точнее, глубочайшей правды и праведного пути жизни. Все китайские мудрецы — приверженцы Дао. А получилось так потому, что в Китае ценили не отвлеченную, логически выводимую истину, а именно жизненную мудрость, которая, как плод, с течением времени, предстает итогом долгого жизненного пути и требует внутренней, часто даже неизъяснимой убежденности в своей правоте. В конце концов у каждого — своя правда, ибо у каждого — свой жизненный путь. Каждый может сам себе быть даосом — «человеком Дао». А почему бы и нет.
Пытаться очертить внешние, формальные рамки даосизма — дело почти безнадежное. Эти рамки, как легко убедиться, чрезвычайно неопределенны и изменчивы. Но тот, кто способен посвятить свою жизнь постижению внутренней правды в себе, кто увидит в этой правде непреходящий, вечно живой завет и поймет, сколь далека она от «тьмы низких истин» света, рано или поздно откроет в даосизме глубокое, жизненное и очень последовательное учение.
Лучший способ понять, что такое даосизм, — научиться ценить в жизни не умное, даже не доброе, а просто долговечное, неумирающее, что бы то ни было. Долговечна же не абстрактная истина, а искренность чувства, бесконечно долго предвосхищаемого, ожидаемого и потому бесконечно долго памятуемого. Мудрость Дао обращена к сердцу каждого человека, и без радостного и бескорыстного душевного отклика, которым держится жизнь каждого существа, немного стоит.
Даос живет тем, что живо вовеки; он живет самым надежным — капиталом духа. А это значит, что даосизм есть прежде всего оправдание традиции. Правда Дао — это то, что дается нам прежде, чем мы познаем сами себя, и она есть то, что перейдет от нас к будущим поколениям после того, как мы уйдем. Что же это ? Творцы даосской традиции дают по видимости туманный, а по сути очень точный ответ: все то, что существует «само по себе» (цзы жань), что не порождено людским умствованием и озабоченностью, что не несет на себе печати натуги, напряжения, насилия.
Мудрость приверженца Дао — это не знание и не искусство, а некое умение — совершенно неумелое — не затемнять суетным деланием великий покой бытия; она прозрачна и светла, возвышенна и всеобъятна, как само небо.
Даосизм, таким образом, воплощает саму сердцевину восточной мысли, всегда требовавшей от человека обрести полноту своего бытия через самоустранение, явить глубину нежелания, которая таит в себе самое чистое, самое одухотворенное желание. Даосизм поэтому не является философией, ибо он не интересуется определениями понятий, логическими доказательствами и другими процедурами чистого умозрения. Не является он и религией трансцендентного Бога, требующего от своих поклонников веры и послушания. Его нельзя, наконец, свести и к искусству, мастерству, практике в собственном смысле слова, ибо мудрость Дао не утверждает необходимости что-то делать. Скорее, даосизм — это путь цельного существования, в котором умозрение и действие, дух и материя, сознание и жизнь оказываются собранным в свободном, беспредельном, «хаотическом» единстве. Такое единство насквозь парадоксально, и потому даосские учителя умолкают, когда от них требуется объяснить их мудрость. Как сказано в книге «Дао-дэ цзин» — главном каноне даосизма: «Знающий не говорит, а говорящий не знает».
И в другом месте: «Когда низкий человек слышит о Дао, он смеется. Если бы он не смеялся, это не было бы Дао».
Мудрость Дао — это безумство мира сего. Безумство даже для того, кто произносит слова о Дао, ясно сознавая невозможность говорения о сем предмете. Нужно ли удивляться тому, что в традиционном образе даоса так силен элемент иронии, юмора, до странности ненарочитого шутовства Шутовства, конечно, премудрого, ведь настоящий шут смеется над самим собой. Во всяком случае, ничего примитивного и грубого, никакой дикарской плененности инстинктом в даосском прославлении «естественности» нет. Напротив, нужна необыкновенная ясность сознания и недюжинная сила воли для того, чтобы воистину принять инстинкт, осветить его темные глубины светочем духа, ввести бессознательную данность жизни в одухотворенный, по музыкальному изящный и законченный ритм бытия. Среди всех великих учений мира даосизм стремится к достижению этой цели, пожалуй, с максимальной серьезностью и настойчивостью.
Даосские мудрецы ничего не доказывают и не проповедывают. Они даже не учат какому-нибудь «образу жизни». Их цель — дать верную жизненную ориентацию, указать путь к средоточию жизненного опыта — вечноотсутствующему и вездесущему.
Не будучи в строгом смысле слова, как уже говорилось, ни философией, ни религией, даосизм странным образом сочетает в себе черты и того и другого. По учению даосов, воистину существует лишь великое Дао — предвечное, бесконечное, немыслимое, не имеющее «образа, вкуса или запаха»; никем не сотворенное, оно «само себе ствол, само себе корень»; оно беспристрастно охватывает и вмещает в себя все сущее, подобно всеобъятному и бездонному небу. Даосы называют его «Высшим учителем», «Небесным предком», «Матерью мира», или даже «Творцом вещей», но они не ждут от этого Первопринципа заинтересованности в их личной судьбе или судьбе целой вселенной. Ибо в мире все происходит «само собой»: каждое мгновение времени и каждая частица бытия совершенно самодостаточны.
Последнее утверждение означает, что и само Дао не является, в сущности, принципом мироздания. Дао, утверждается в даосской литературе, «не может владеть даже собой», оно «обладает, не владея». Дао ежемгновенно и непрестанно изменяется, изменяет себе, «теряет себя» в мире конечного и преходящего. Но, поистине, нет ничего постояннее непостоянства. В своем самопревращении Дао пребудет вечно.
Отсюда то важное место, которое занимает в даосизме учение о космогенезе, творении всего сущего. Даосы учат, что мир возник из первозданного Хаоса, который они именуют также Единым дыханием (и ци), Изначальным дыханием (юань ци) или Великой пустотой (сюй тай), еще точнее — пустотой материнской утробы, внутри себя вскармливающей все сущее. Творение же мира есть результат самопроизвольного деления первичной целостности Хаоса. Сначала Хаос, или Единое дыхание, разделилось на два полярных начала: мужское, светлое, активное начало Ян и женское, темное, пассивное начало Инь. . Даосы усматривали взаимодействие сил Инь и Ян решительно во всех явлениях и событиях мира, а гармонизация Инь и Ян была, пожалуй, ведущим принципом даосской практики. Взаимопереходы инь и ян изображены на знаменитом символе Великого Предела (тай цзи) — главной схемы универсума в даосизме.
Расщепление двойственности Инь-Ян порождает, согласно даосским представлениям, «четыре явления» (сы сян), которые соответствуют четырем сторонам света и временам года. «Четыре явления» вместе с центром развертываются в «пять стихий» (у син) или, точнее, пять фаз мирового круговорота: огонь, земля, металл, вода, дерево. Указанная последовательность пяти фаз соответствует порядку их «взаимного порождения». В порядке же «взаимного порождения» они располагаются следующим образом: огонь, металл, дерево, земля, вода. Пять фаз ассоциируются с множеством явлений как в природном мире, так и в человеческом опыте.
Воспроизведение в собственном теле «пяти стихий» было одним из главных требований даосской практики. Кроме того, важной целью психофизического совершенствования в даосизме являлось гармоническое соединение «воды» (функция почек) и «огня» (функции сердца), рождающее новое, качественно более высокое состояние: энергия почек (вода) должна подняться вверх, энергия сердца — опуститься вниз и встреча воды и огня должна, как верили даосы, породить эликсир вечной жизни.
Дальнейшее деление «четырех явлений» дает число восемь, завершающее систему кодов даосской «антропокосмологии». Эта восьмеричная структура соотносилась с восемью важнейшими графическими символами «Книги Перемен» — так называемыми триграммами (гуа). По форме триграммы представляют собой комбинации двух черт: сплошной, символизирующей начало Ян, и прерывистой — символ Инь. По существу же триграммы указывают на важнейшие архетипические состояния мировых сил и принципы их взаимодействия.
В даосской науке существовала еще одна очень древняя числовая схема, представленная особыми магическими квадратами: Хэту (букв. «карта Хэанхэ») и Лошу (букв. «письмена из реки Ло»). Квадрат Хэту состоял из из комбинаций нечетных (янских) и четных (иньских) чисел, разница которых в каждом случая равняется пяти. Значения пятерок в квадрате Хэту расшифровываются следующим образом: Юг: 7-2; Север: 6-1; Восток: 8-3; Запад: 9-4; Центр: 10-15. В даосской традиции янские числа в квадрате Хэту рассматривались как код движения и взаимного порождения пяти мировых фаз в «прежденебесном» состоянии универсума, иньские числа — как код того же движения фаз в «посленебесном состоянии». Кроме того, каждой фазе соответствовал определенный аспект психофизиологической жизни человека.
Как бы там ни было, мир, по представлениям даосов, есть «превращенное Дао», плод метаморфозы Дао. В даосской традиции в этой связи говорилось и о превращении первочеловека, каковым считался полулегендарный основоположник даосизма и верховное божество даосской религии Лао-цзы, именовавшийся также Высочайшим Старым правителем. Мир для даосов — это «превращенное тело» (хуа шэнь) Лао-цзы. А это значит, что между сердцем человека и телом предвечного Дао существует глубочайшая внутренняя связь. Человек и мир в даосизме нерасторжимы и взаимозаменяемы, как микрокосм и макрокосм.
Тема превращения, творческих метаморфоз бытия — центральная тема даосской мысли. Для даосов ни формы, ни бесформенное не являются реальными. Или, как говорится в даосских книгах, «пустота не может одолеть десять тысяч вещей». Подлинная реальность для даосов — это самое превращение. Даосы мыслят в категориях не сущностей или идей, а отношений, функций, влияний. Для них в мире «ничего нет», но сами связи между вещами, сама Встреча (пусть даже несуществующего!), несомненно, реальны. Истины, может быть, вовсе нет. Но метафора истины, бесчисленные отблески реальности точно существуют. Конечно, не нужно быть ни китайцем, ни даосом для того, чтобы понять простую правду: все течет… Не говорил ли Гете, что в этом непрерывно меняющимся мире все есть только метафора? Но даосы сделали это бесхитростное наблюдение ступенью к верховной мудрости мира.
Итак, даосская картина мира — это бесконечно сложный, подлинно хаотический узор явлений, где нет одного привилегированного образа, одной «единственно верной» идеи. «Вся тьма вещей — словно раскинутая сеть, и нигде не найти начала»,- говорит древний даосский мудрец Чжуан-цзы. Существует даосская «наука Хаоса» (она записана в «Книге перемен»), описывающая порядок взаимодействия сил в мировом узоре. Но существует и даосское «искусство Хаоса» (выражение из книги Чжуан-цзы), и в этом нет ничего странного, ведь Хаос и человеческая деятельность обладают одинаковой природой: и то, и другое есть реальность всецело конкретная и текучая. Несотворенный первозданный хаос эстетически свободной жизни — жизни, ставшей искусством. И мы наблюдаем воочию действие Великого Дао в образах китайской классической живописи или произведениях китайской пластики, где формы выходят за собственные пределы, тают в паутине и дымке Бесформенного, где вещи само по себе нереальны, реально же пронизывающее их Единое дыхание мира.
Впрочем, видимые перемены — тоже лишь отблеск истинного превращения. Метаморфозы Дао «неуловимо- утонченны в своей малости»; они исчезают даже прежде, чем явится их зримый образ! Из этой чувствительности к сокровенным метаморфозам бытия произросла любовь китайских художников к всевозможным обманным видам, миниатюрным садам, являющим точную копию реального мира, ко всякому художеству, стирающему грань между иллюзией и действительностью. Отсюда и необыкновенно высокий статус искусства в китайской традиции, ведь искусство, предлагающее ложь ради великой правды, предстает самым точным свидетельством Дао.
Разумеется, даосизм имеет свою историю; его облик и место в китайской истории не оставалось неизменными на протяжении столетий. Этап формирования даосской традиции приходится на V-III вв. до н.э. — время расцвета философской мысли древнего Китая.
В это вре¬мя жил Лао-цзы – муд¬рец, ко¬то¬ро¬му ки¬тай¬ская тра¬ди¬ция при¬пи¬сы¬ва¬ет соз¬да¬ние да¬ос¬ско¬го уче¬ния, стар¬ший со¬вре¬мен¬ник Кон¬фу¬ция (по ле¬ген¬де Кон¬фу¬ций да¬же кон¬суль¬ти-ро¬вал¬ся по не¬ко¬то¬рым во¬про¬сам в по¬ни¬ма¬нии фи¬ло¬со¬фии с Лао-цзы). По¬это¬му, ка¬за¬лось бы, ис¬то¬рия фи¬ло¬со¬фии Ки¬тая долж¬на бы¬ла на¬чать¬ся имен¬но с Лао-цзы и дао¬сиз¬ма, а не с кон¬фу-ци¬ан¬ст¬ва. Пер¬вый ки¬тай¬ский ис¬то¬рик Сы¬ма Цянь в сво¬ем тру¬де «Ши-цзи» («Ис¬то¬ри¬че¬ские за¬пис¬ки») по¬мес¬тил ко¬рот¬кую био¬гра¬фию Лао-цзы. В тру¬де ис¬то¬ри¬ка муд¬рец – впол¬не ре-аль¬ная лич¬ность. Он ро¬дил¬ся в про¬вин¬ции Чу и был на¬зван Ли Эр (Лао-цзы – это псев¬до-ним), слу¬жил ис¬то¬ри¬ком хра¬ни¬те¬лем го¬су¬дар¬ст¬вен¬ных ар¬хи¬вов в цар¬ст¬ве Чжоу. Од¬на¬ко служ¬ба тя¬го¬ти¬ла его, и Лао-цзы по¬ки¬нул стра¬ну на бы¬ке. На од¬ной из по¬гра¬нич¬ных за¬став он ос¬та¬вил свой труд. Од¬на¬ко есть ос¬но¬ва¬ния счи¬тать, что Лао-цзы — это во¬об¬ще не¬кий по¬лу-ле¬ген¬дар¬ный че¬ло¬век (в от¬ли¬чие от ре¬аль¬но су¬ще¬ст¬во¬вав¬ше¬го Кон¬фу¬ция), о ко¬то¬ром хо¬ди¬ло мно¬го ле¬генд. Его имя сим¬во¬лич¬но: Лао-цзы оз¬на¬ча¬ет «Ста¬рый ре¬бе¬нок». По ле¬ген¬де он 81 год на¬хо¬дил¬ся во чре¬ве у ма¬те¬ри и ро¬дил¬ся из ее бо¬ка. По¬это¬му есть со¬мне¬ния в том, су¬ще¬ст-во¬вал ли во¬об¬ще Лао-цзы как ав¬тор глав¬но¬го трак¬та¬та дао¬сов – «Дао дэ цзин».
Тем не ме¬нее, имен¬но Лао-цзы при¬пи¬сы¬ва¬ют тво¬ре¬ние «Дао дэ цзин», хо¬тя за двух¬сот¬лет-нюю ис¬то¬рию изу¬че¬ния дао¬сиз¬ма поя¬ви¬лось мно¬го со¬мне¬ний в этом. Ряд уче¬ных не¬без¬ос¬но-ва¬тель¬но счи¬та¬ет, что «Кни¬га о Дао и Дэ» ни¬как не мог¬ла быть на¬пи¬са¬на ра¬нее 4 в. до н.э. По су¬ти, это так ска¬зать итог раз¬ви¬тия дао¬сиз¬ма, кон¬цен¬тра¬ция взгля¬дов раз¬лич¬ных школ, ко¬то¬рые поя¬ви¬лись го¬раз¬до позд¬нее, имен¬но в 4 в. до н.э. К то¬му же в трак¬та¬те со¬дер¬жит¬ся кри¬ти¬ка и кон¬фу¬ци¬ан¬ст¬ва, и ле¬гиз¬ма, ко¬то¬рой не мог¬ло быть, ес¬ли бы тра¬ди¬ци¬он¬ная вер¬сия бы¬ла вер¬на.
Су¬ще¬ст¬ву¬ет мно¬же¬ст¬во вер¬сий об ав¬тор¬ст¬ве «Дао дэ цзин». Не¬ко¬то¬рые ис¬сле¬до¬ва¬те¬ли при¬пи¬сы¬ва¬ют трак¬тат Чжу¬ан-цзы, соз¬да¬те¬лю вто¬ро¬го по зна¬чи¬мо¬сти тво¬ре¬ния дао¬сов «Чжу-ан-цзы», ко¬то¬рый жил че¬рез 100 лет по¬сле Лао-цзы.
Чжуан-цзы (369-286 до н. э.); настоящее имя — Чжуан Чжоу,- наиболее выдающийся последователь и пропагандист даосизма: В области онтологии он исходил из тех же принципов, что и Лао-Цзы. Однако с его мыслями о возможности «естественного упорядочёния общества на основе познания Дао Чжуан-цзы не согласен. Он индивидуализирует познание Дао, т. е. процесс и конечный результат постижения характера существования мира, вплоть до субъективного подчинения окружающей действительности. Фатализм, который был чужд Лао-Цзы, присущ Чжуан-цзы. Субъективную безучастность он рассматривает прежде всего как избавление от эмоций и заинтересованности: Ценность всех вещей одинакова, ибо все вещи заложены в Дао и их нельзя сравнивать. Всякое сравнение-это подчёркивание индивидуальности, частности и поэтому односторонне: Знание истины, истинности не дано познающему человеку: «Бывает ли так, что кто-то прав; а другой ошибается, или так, что оба правы или оба ошибаются? Это невозможно знать ни вам-, ни мне, ни другим людям; ищущим истину во мраке». «О чем-то говорим, что оно истинно: Если бы то, что есть истинность, должно было быть таким с необходимостью, то не нужно было бы говорить о том; чем оно отличается от неистовости» .
В даосизме, как и в некоторых других восточных религиях — например тантризме, — мы встречаем совершенно иное отношение к сексуальной жизни. Для даосов секс являлся вестником той неисповедимой, всегда лишь чаемой «полноты творческих свойств бытия», к которой были направлены все их усилия по «взращиванию жизни». Они признавали сексуальность естественнейшей частью человеческой природы, отрекаться от которой — неразумно, да и просто вредно. Как, впрочем, столь же глупо и гибельно быть рабом своих страстей. Утехи плоти доступны лишь зрелой, умудренной душе. «Человеку в равной мере свойственно и жить инстинктами, и преодолевать их», — заметил швейцарский психолог Карл Юнг. Так что внутренняя раскованность не только не отрицает самоконтроля, но, в сущности, лишь благодаря ему и становится возможной. Даосизм учит прежде всего принимать чувство — эту подлинную стихию всякой жизни. И, подобно самой жизни, чувство, в глазах даосов, само себя оправдывает и в самом себе находит силы для творческого роста. Мудрый, по слову Чжуан-цзы, «не смотрит глазами и не слушает ушами», «не полагается на свой ум», вверяет себя «одухотворенному желанию». Выявление в себе подлинного Желания — безначального и бесконечного, как сама жизнь, не отягощенного привязанностью к какому бы то ни было объекту, кристально-чистого, как Великая Пустота Дао, — и есть цель даосского подвижничества. «Воспитанию чувств», насаждаемому условностями цивилизации, даосы противопоставляют воспитание Чувством. И любовь между мужчиной и женщиной — лучшее для того средство.
Наряду с сексуальной практикой даосизма самый пристальный интерес в современном мире вызывают даосские школы кулачного боя, не совсем точно именуемые школами гунфу или ушу (букв. «воинского искусства»). Наверное, интерес этот не является только данью моде. В истоках его таится смутная, не вполне осмысленная догадка о том, что традиция воинского искусства даосов хранит в себе очень глубокую, но и чрезвычайно практичную, действенную правду человеческого духа; что в этой традиции мы находим подлинную, а не придуманную альтернативу самоотчуждения человека, порожденному современной цивилизацией.
В традиции даосского «кулачного искусства» мы встречаемся с практикой, в которой на удивление органично соединяются методика оздоровления и омоложения, техника рукопашного боя, красота телесной пластики и моральное совершенствование. И все эти грани «кулачного искусства» Дао проникнуты духом легкой, как бы непритязательной и потому истинно жизненной свободы. Последнее слово здесь принадлежит не «приемом» и «методам», самому человеку, не связанному застывшими формами, погруженному в стихию вольного творчества. Возможно же такое потому, что даосский мастер, каким бы делом он ни занимался, верит, что в жизни все само собой сходится наилучшим образом и подлинная красота не может не быть одновременно истинной пользой и настоящей добродетелью.
Не следует, конечно, забывать о качественном отличии мистического опыта Дао и опыта предметного. Любовь к Дао — выше «любви к искусству». Мастер Сюэ Дянь начал свою книгу о кулачном искусстве, изданную в 20-х годах нашего столетия, с Празговора о различиях между «воинским искусством» и «искусством Дао». «Те, кто упражняются в воинском искусстве, — писал Сюэ Дянь, — заботится о позах и уповают на физическую силу. Те, кто постигают искусство Дао, заботятся о питании энергии и поддержании духа, движения свои направляют волей, а раскрытия силы достигают через дух…» Нередко в китайской литературе встречается даже противопоставление кулачного искусства и подлинного мастерства — гунфу. Существует даже старинная поговорка, гласящая: «все кулачные приемы не стоят одного гунфу».
Главный смысл занятий «кулачным искусством»для даосов состоит в достижении личного бессмертия в вечной жизни школы. Доступно это лишь тому, кто взрастил в себе «добродетель» (дэ) каковая у даосов обозначает не просто соблюдение норм морали, но обретение в себе «полноты жизненных свойств», постижение внутреннего совершенства вещей. Поэтому человек, обладающий дэ, излучает несокрушимую мощь жизни, всегда и всюду привлекает к себе людей, заставляет их быть послушными его воле, но он воздействует на мир, не обнаруживает себя: человек дэ, говорили древние даосы, не требует от других поклонения, а люди чтут его, не доказывает свою правоту, а ему все верят, не угрожает другим, а люди держатся с ним любезно и т.д.; возможно же такое потому, что в дэ человекдостигает предела своего существования и, погружаясь в поток творческого обновления мира, входит в интимное соприкосновение с другими жизнями.
Теперь уже не будет удивительным узнать, что в даосских школах «кулачного искусства» традиция осмыслялась как воспроизведение космического процесса творения. Последний в категориях даосской мысли означал круговое движение от первичного хаоса Единого ци к вторичному хаосу неисчерпаемой конкретности бытия, каковой является, в сущности, символом полноты человеческого присутствия в мире. Ибо бесконечно разнообразный мир и есть мир подлинно человечный. Первичный Хаос отождествлялся в даосизме с Беспредельным (уцзы), вторичный Хаос — с Великим Пределом (тайцзы). В практике даосского ушу Беспредельное воплощается в исходной стойке, Великий Предел — в комплексе нормативных движений, символизирующих полноту бытия.
Как следствие, основу технического арсенала даосских школ ушу составляет определенным образом стилизованные или, лучше сказать, некие типовые движения — знаки одухотворенно-возвышенной, наполненной сознанием жизни. Усваивая эти нормативные движения, ученик перенимает символизируемые ими качества энергии и постепенно вживается, «врастает» в матрицу вселенских метаморфоз. Такое обучение имело и очевидную воспитательную ценность: оно неуклонно взбадривало сознание учащегося, повышало его чувствительность и в конце концов делало его восприимчивым к до-сущей, «прежденебесной» реальности мира. Способность жить самим предчувствием жизни, знать «семена вещей» или, говоря словами Чжуан-цзы, «быть таким, каким еще не бывал», и составляла секрет «внутреннего достижения» (гунфу) даосских мастеров кулачного искусства.
Цельность духовно-телесной жизни — или, можно сказать, прото-жизни — Дао, воплощенная в круговороте Беспредельного и Великого Предела, раскрывается во взаимодействии и взаимопроникновении полярных начал, ведь она сама есть Хаос и непрестанно изменяет себе, «теряет себя». Действие Дао — это преемственность в изменениях. Одним из главных символов досской практики ушу является образ «непрерывно вьющейся нити» или «бусин ожерелья, нанизанных на одну нить». Другими словами, практика ушу представляет собой как бы ритмически организованную последовательность жизненных моментов, где, как в музыке, различные паузы, акценты, обертоны, вариации темы образуют неосязаемое, подлинно символическое тело музыкального звучания. По словам старых учителей, выполняя комплекс искусства, следует уподобиться «великой реке, нескончаемо несущей свои воды», и выполнить весь комплекс «на одном дыхании».
Много таит в себе тайн древнее китайское искусство, мировоззрение , мироощущение даосизма. Он необъятно многолик и многогранен. Цивилизация старого Китая уже ушла в прошлое. Но ее мудрость, вобравшая в себя опыт духовных исканий и подвижничества сотен поколений, не умерла и не может умереть. Даосизм, как часть eё, может быть, самая часть этой мудрости, не потерял своей жизненности и сегодня. Заветы древних даосов обращены к каждому, кто не удовлетворяется условностями цивилизаций, морали, идеологий, но ищет истинно великое и вечное, кто имеет мужество отказаться от мелочных приобретений ради того, чтобы вместить в себя весь мир.
Во¬об¬ще дао¬сизм – очень об¬шир¬ное уче¬ние имен¬но бла¬го¬да¬ря его все¬общ¬но¬сти. Ес¬ли для се¬ве¬ра, дав¬ше¬го на¬ча¬ло кон¬фу¬ци¬ан¬ст¬ву, в эпо¬ху Чжан¬го (эпо¬ха «воюю¬щих царств» — 475-221 гг.) ха¬рак¬тер¬но вни¬ма¬ние к эти¬че¬ской про¬бле¬ма¬ти¬ке и ри¬туа¬лу, рас¬су¬доч¬ное стрем-ле¬ние к ра¬цио¬наль¬но¬му пе¬ре¬ос¬мыс¬ле¬нию ар¬хаи¬че¬ских ос¬нов ци¬ви¬ли¬за¬ции, то для юга (юж¬ная часть бас¬сей¬на ре¬ки Инц¬зы, в про¬вин¬ции Чу ро¬дил¬ся по ле¬ген¬де сам Лао-цзы) — гос-под¬ство сти¬хии ми¬фо¬по¬эти¬че¬ско¬го мыш¬ле¬ния, про¬цве¬та¬ние ша¬ман¬ских куль¬тов, ве¬ра в су-ще¬ст¬во¬ва¬ние Вер¬хов¬ной, Выс¬шей си¬лы, стоя¬щей над людь¬ми, бо¬га¬ми и ду¬ха¬ми. Ее еще на-зы¬ва¬ли то Не¬бом, то Вер¬хов¬ным вла¬ды¬кой (Шан-ди), то про¬сто Вла¬ды¬кой (Ди). И дао¬сизм, со¬зрев¬ший ви¬ди¬мо в ло¬не юж¬ной тра¬ди¬ции, со¬еди¬нил в се¬бе ма¬те¬рин¬скую сти¬хию эк¬заль-ти¬ро¬ван¬ной ар¬хаи¬ки юга и от¬цов¬скую сти¬хию ра¬цио¬наль¬но¬го се¬ве¬ра. Без юж¬ной тра¬ди¬ции дао¬сизм не стал бы дао¬сиз¬мом, без се¬вер¬ной — не су¬мел бы ска¬зать о се¬бе язы¬ком ве¬ли¬кой куль¬ту¬ры и книж¬ной об¬ра¬зо¬ван¬но¬сти. Пер¬вая да¬ла ему со¬дер¬жа¬ние, пре¬дос¬та¬вив соз¬дан¬ный ею фи¬ло¬соф¬ский спо¬соб ос¬вое¬ния твор¬че¬ских по¬тен¬ций, вто¬рая на¬де¬ли¬ла фор¬мой.
В этот период расцвета философской мысли Китая появились два классических даосских сочинения — «Дао-дэ цзин» и «Чжуан-цзы», в которых изложены основы даосского учения о Дао.
«Дао-дэ цзин» и «Чжуан-цзы» можно читать как философские произведения, но даосизм можно считать попыткой объяснения мира. Заветы отцов даосизма будут внятны лишь тому, кто принял мудрость Дао как дело своей жизни, кто ищет в даосских текстах подтверждений своему опыту и указаний для дальнейшего совершенствования. С глубокой древности в Китае существовали приемы и методы тренировки тела и духа ради достижения, как говорили даосы, «полноты жизни», высшей просветленности сознания и в конечном счете — бессмертия в вечнопреемственности Великого Пути. Эта практика личного совершенствования, подкрепленная откровениями родоначальников даосизма, со временем стала подлинной сердцевиной даосской традиции. Таких искателей вечной жизни в Китае с древности называли словом сянь (в русской литературе они именуются по-разному: небожители, бессмертные, блаженные).
Подвижничество даосских сяней включало в себя множество различных практик: гимнастические и дыхательные упражнения, диету, прием снадобий, медитацию, воинскую тренировку и даже использование секса для укрепления жизненных сил. С течением времени эти формы «претворения Дао» становились все более сложными и утонченными, обрастали все новыми деталями, но и все сильнее влияли друг на друга. Так в конце концов сложился широкий синтез духовно-телесной практики позднего даосизма. Ядром же даосской традиции неизменно оставались довольно замкнутые, немногочисленные школы, обеспечивающие «передачу Дао» от учителя к ученику. (То была, в сущности, единственно возможная форма бытования мудрости Дао в китайском обществе). Хотя преемственность Дао была по сути своей безыскусным актом самосознания творческой воли или, по-другому, «духовного пробуждения», это событие приуготовлялось и становилось возможным благодаря обширнейшему набору самых разных практик. Например, в даосской школе использовалось более 70 комплексов упражнений — дыхательных, медитативных, физических и проч. И каждый ученик, мечтавший о том, чтобы стать законным учителем школы, должен досконально усвоить все.
Быть даосом, приверженцем Дао — значит претворять Путь: неустанно и сознательно идти вперед. И, следовательно, непрестанно совершенствовать себя. Даосизм по сути своей — не учение, а практика, путь внутренней работы. И речь даосов — это всегда свидетельствование о духовном опыте и практическое наставление, обращенное к тем, кто ищет не отвлеченную истину, а внутреннюю и, может быть, вовсе неизъяснимую «правду жизни». Говорить о даосизме, духовной практике, не принимая во внимание запросов и плодов, бессмысленно и даже, пожалуй, невозможно.
Речи о Дао ничего не обозначают и не описывают; они намекают и побеждают к действию. Мудрость Дао — это только правильная ориентация в жизни, до конца осознанное движение. Движение откуда или куда ? Не так уж и важно. Важно, что все подлинное в жизни реализует себя в превращении, в пределе своего бытия: все наличное «находит себя» в отсутствующем; свет загорается во мраке; жизнь обретает свою полноту в смерти и благодаря смерти. «То, чем порождается жизнь, есть смерть»,- говорит древний философ Лао-цзы. «Смерть — в зародыше, смерть — в яйце»,- читаем в другой древней даосской книге — «Гуань инь-цзы».
Если даосизм в основе своей есть поиск вечносущего в мире, усилие стяжания «вечной жизни» (чан шэн), то приходит эта вечная жизнь через смерть, через опознание границы своего существования. Даос умирает, чтобы жить вовеки, подобно тому, как безмолствует он, чтобы все высказать.
Мудрость Дао заставляет с необычайной остротой ощутить предел всякой выразительности. Потому-то даосизм никогда не был склонен к излишней усложненности рассуждений и доказательств. История даосской традиции — это путь все более тщательного и всестороннего продумывания практических следствий из прозрений даосских отцов-основоположников. Заветы Лао-цзы и Чжуан-цзы, какими бы туманными и неопределенными ни казались, имели для даосов средневековой эпохи вполне конкретный смысл: в этих заветах они угадывали мистическую топографию странствий души, устремленной к предельной реальности Дао.
Но великий путь — Путь всех путей — не может иметь лишь одно, единственно истинное проявление. Это такой путь, благодаря которому, как сказано в «Книге перемен», «все дороги ведут к одной цели». Совершенствование в Дао всеобъятно и не знает изъяна: его можно и должно осуществлять одновременно на всех уровнях, во всех измерениях нашего физического и духовного бытия. Но мало сказать, что претворение Дао есть своего рода «универсальная практика», имеющая параллели во всех планах нашего опыта. Это еще и сокровенное средоточие нашего жизненного мира, в котором непостижимым для стороннего наблюдателя образом проницают друг друга и сплавляются воедино противоположности, полярные начала жизни.
Для примера обратимся к даосским представлениям о теле. Последнее, надо сказать, служило для даосов ближайшим прообразом бытия Дао, что объясняется несколькими причинами:
Во-первых, тело есть нечто заданное нашему опыту: мы рождаемся и приобретаем сознание, уже обладая телом. В сущности, тело и есть наш «изначальный облик», который, по слову Чжуан-цзы, «существует до нашего появления на свет». Это внутреннее чисто символическое тело — в конечном свете тело самого Дао — существует «нераздельно и неслиянно» с материальными телами, подобно тому, как чистое зеркало, вмещая в себя все вещи, само не тождественно им, а сила воображения, выявляя образы, не сводится к предмету созерцания.
Во-вторых, тело мыслится в даосизме как сгусток жизненной энергии или мирового дыхания (ци): даос, заявлял Чжуан-цзы, «не смотрит глазами и не слышит ушами», но внимает «жизненными токами». Тот, кто следует Дао, взаимодействует с другими существами в пространстве единого энергетического тела, «сердца Неба и Земли». И как тело претворяет появления сознания, так и даосский мудрец обладает способностью предвосхищать мысли и чувства окружающих, ибо он постигает сами «семена вещей».
В-третьих, тело воплощает и цельность (являясь в этом отношении прототипом Пустоты), и многообразие нашего восприятия: единство телесной интуиции таится внутри хаоса наших ощущений. Нелишне напомнить, что рассматривали тело как совокупность большого числа точек, имевших не только физиологическую, но и подлинно космическую значимость: то были своеобразные отверстия каналов, связывающих человеческое тело с «телом Хаоса».
Итак, тело, согласно даосской традиции, оказывается ближайшим прообразом Пустоты и Хаоса: оно превосходит противопоставление внутреннего и внешнего, центра и периферии и даже физического и духовного. Как ни странно, даосы связывали присутствие сознания с токами энергии и крови в организме. Иначе говоря, всякое ощущение и деятельность всякого органа в теле заключали в себе семена сознательного существования. Разум — не господин телесной жизни, а лишь одна из ее составных частей.
Ясно, что человек и мир для даосов — это микро- и макрокосм: одно существует в другом. Или, говоря языком китайской традиции, «человек пребывает в дыхании, а дыхание в человеке». Тот кто уподобился «телу Дао» не делает различия между собой и другими. Таково состояние первозданного Хаоса или Беспредельного (у цзы) — неопределенной, непостижимой, вечнотекучей целостности бытия, не имеющей ни формы, ни идеи, ни начала, ни конца.
Возвращение к неизбывной, но вечноотсутствующей полноте (пустотной) бытия всегда было главной целью даосского совершенствования. Однако достижение этой цели не могло быть единовременным действием. Прийти к неизменно изменчивому Хаосу можно лишь через постижение всего богатства разнообразия жизни. Мы познаем мир и саму необходимость продвижения по Пути через игру оппозиций, открывая для себя все бесчисленные нюансы нашего опыта
Как мы ви¬дим, дао¬сизм бо¬лее глу¬бо¬кое фи¬ло¬соф¬ское уче¬ние, чем кон¬фу¬ци¬ан¬ст¬во. Кон¬фу-ций соз¬дал эти¬ко-по¬ли¬ти¬че¬ское уче¬ние, ко¬то¬рое в ос¬нов¬ном во¬про¬се ми¬ро¬воз¬зре¬ния глав¬ное вни¬ма¬ние уде¬ля¬ют не про¬бле¬мам бы¬тия, а че¬ло¬ве¬ку и че¬ло¬ве¬че¬ско¬му об¬ще¬ст¬ву. Про¬ще го¬во-ря, кон¬фу¬ци¬ан¬ст¬во толь¬ко объ¬яс¬ня¬ет, как дол¬жен вес¬ти се¬бя че¬ло¬век, бу¬ду¬чи чле¬ном ор¬га¬ни-зо¬ван¬но¬го об¬ще¬ст¬ва. Дао¬сизм, на¬про¬тив, боль¬шее вни¬ма¬ние уде¬ля¬ет во¬про¬су объ¬ек¬тив¬ной кар¬ти¬ны ми¬ра в его аб¬ст¬ракт¬ном ка¬те¬го¬ри¬аль¬ном ас¬пек¬те – про¬бле¬ма¬ми бы¬тия, не¬бы¬тия, еди¬но¬го, мно¬го¬го и т.д., т.е. это уче¬ние разъ¬яс¬ня¬ет от¬но¬ше¬ния че¬ло¬ве¬ка с все¬лен¬ной.
Здесь же сле¬ду¬ет до¬ба¬вить, что ни ав¬тор «Дао дэ цзи¬на», ни дру¬гие древ¬ние дао¬сы свое уче¬ние дао¬сиз¬мом не на¬зы¬ва¬ли. Это на¬зва¬ние по¬яв¬ля¬ет¬ся позд¬нее в ис¬то¬ри¬че¬ских со¬чи-не¬ни¬ях для обо¬зна¬че¬ния фи¬ло¬со¬фии Дао пу¬ти и за¬кре¬п¬ля¬ет¬ся в хо¬де объ¬е¬ди¬не¬ния раз-лич¬ных да¬ос¬ских на¬прав¬ле¬ний в рам¬ках еди¬ной ре¬ли¬гии. Точ¬нее, речь долж¬на ид¬ти об их осоз¬на¬нии се¬бя пред¬ста¬ви¬те¬ля¬ми еди¬ной ре¬ли¬гии, по¬сколь¬ку пол¬но¬го объ¬е¬ди¬не¬ния не бы¬ло и дао¬сизм все¬гда су¬ще¬ст¬во¬вал в ви¬де от¬дель¬ных школ и на¬прав¬ле¬ний, не со¬при¬ка-саю¬щих¬ся друг с дру¬гом. Это уче¬ния об управ¬ле¬нии го¬су¬дар¬ст¬вом, о дос¬ти¬же¬нии бес¬смер-тия, пред¬ска¬за¬нии судь¬бы, о «свер¬ше¬нии дел не¬дея¬ни¬ем», пред¬ска¬за¬нии судь¬бы и т.д. Объ¬е-ди¬ня¬ет эти шко¬лы лишь об¬щее зна¬ние о Дао. Дао¬сизм за¬ро¬дил¬ся на пе¬ре¬ло¬ме пред¬фи¬ло¬со-фии Ки¬тая, ко¬гда по до¬ро¬гам про¬вин¬ций бро¬ди¬ли пи¬лиг¬ри¬мы и от¬шель¬ни¬ки, не на¬де¬лен¬ные зна¬ни¬ем, но с за¬чат¬ка¬ми зна¬ний о еди¬ня¬щем на¬ча¬ле. Они да¬же не на¬зы¬ва¬ли се¬бя дао¬са¬ми, так как не мог¬ли осоз¬нать пер¬во¬ос¬но¬ву – Дао, они толь¬ко до¬га¬ды¬ва¬лись. Су¬ще¬ст¬во¬ва¬ли и муд¬ре-цы – «ис¬тин¬ные лю¬ди» (чжэнь¬жэнь) или «лю¬ди, об¬ла¬даю¬щие выс¬шим уме¬ни¬ем» (нэн¬жэнь), по¬лу¬чив¬шие не¬кий ду¬хов¬ный им¬пульс к не¬сло¬вес¬но¬му по¬ни¬ма¬нию выс¬ше¬го на¬ча¬ла, ряд из ко¬то¬рых да¬же в срав¬ни¬тель¬но дос¬туп¬ной, хо¬тя по-преж¬не¬му ме¬та¬фи¬зи¬че¬ски-глу¬бин¬ной фор-ме, по¬ве¬дать о сло¬вес¬но не¬вы¬ра¬зи¬мом (од¬ним из этих лю¬дей, по ви¬ди¬мо¬сти, и был Лао-цзы). Но кто бы то ни был: мо¬нах-от¬шель¬ник, вра¬че¬ва¬тель, по¬свя¬щен¬ный в гряз¬ный культ по¬слуш-ник или про¬свет¬лен¬ный – всех объ¬е¬ди¬ня¬ло зна¬ние или пред¬зна¬ние о Дао. О Дао и пять ты-сяч ие¬рог¬ли¬фов «Дао дэ цзи¬на» — «Кни¬ги о Дао и Дэ».
2. ДАО — ИС¬ТОЧ¬НИК
У древ¬не¬ки¬тай¬ско¬го сло¬ва Дао ши¬ро¬кий спектр зна¬че¬ний. По¬ня¬тия со¬вре¬мен¬но¬го ие¬рог-ли¬фи¬че¬ско¬го зна¬ка Дао слов¬но об¬ра¬зу¬ют не¬сколь¬ко се¬ман¬ти¬че¬ских ря¬дов. В пер¬вом из них сто¬ит обыч¬ное и наи¬бо¬лее рас¬про¬стра¬нен¬ное зна¬че¬ние Дао — путь, до¬ро¬га, ор¬би¬та. Вто¬рой ряд вклю¬ча¬ет та¬кие смы¬сло¬вые по¬ня¬тия Дао, как ме¬тод, сред¬ст¬во, прин¬цип, а так¬же мо¬раль, эти¬ка, спра¬вед¬ли¬вость. В треть¬ем ря¬ду сто¬ят зна¬че¬ния: уче¬ние, ис¬ти¬на и путь жиз¬ни. Мно¬гие из этих зна¬че¬ний под¬ра¬зу¬ме¬ва¬ют¬ся и обыг¬ры¬ва¬ют¬ся в «Дао дэ цзи¬не».
Во¬об¬ще о Дао го¬во¬ри¬ли кон¬фу¬ци¬ан¬цы, мои¬сты, ле¬ги¬сты. Но для них «Дао» — это в ос¬нов-ном путь раз¬ви¬тия Ки¬тая и нрав¬ст¬вен¬но-по¬ли¬ти¬че¬ско¬го по¬ве¬де¬ния че¬ло¬ве¬ка. Дао¬сы же про-воз¬гла¬ша¬ют Дао ос¬но¬вой всей их ми¬ро¬воз¬зрен¬че¬ской тео¬рии. Дао – это ис¬точ¬ник и цель ми-ра и всех ве¬щей. Но это от¬нюдь не зна¬чит, что Дао на¬пол¬не¬но ка¬ким-то оп¬ре¬де¬лен¬ным зна-че¬ни¬ем, в тра¬ди¬ции Лао-цзы — это не по¬ня¬тие, а дви¬же¬ние, на¬пол¬нен¬ное Дэ – Бла¬гой си¬лой, а его трак¬тат «Дао дэ цзин» («трак¬тат о Пу¬ти и Бла¬гой си¬ле») – лишь по¬сла¬ние этой не¬на¬зван-ной си¬лы. По су¬ти, «Дао дэ цзин» пе¬ре¬вес¬ти аде¬к¬ват¬но не¬воз¬мож¬но. Мож¬но лишь вы¬ра¬зить свои ощу¬ще¬ния от про¬чи¬тан¬но¬го. Го¬во¬рить о том, что Лао-цзы объ¬яс¬ня¬ет, что та¬кое Дао, бу-дет не со¬всем вер¬но. Лао-цзы соз¬дал «Дао дэ цзин», бес¬соз¬на¬тель¬но пе¬ре¬ве¬дя свои ощу¬ще¬ния вос¬при¬ятия все¬лен¬ной в язы¬ко¬вые сим¬во¬лы. Но это не зна¬чит, что ни¬кто не спо¬со¬бен по-знать Дао. Это осо¬бый под¬ход к «Дао дэ цзи¬ну», эзо¬те¬ри¬че¬ский, по¬жа¬луй, мис¬ти¬че¬ский. В этом пла¬не мы мо¬жем го¬во¬рить о не¬по¬знан¬но¬сти и не¬воз¬мож¬но¬сти по¬нять Дао с по¬мо¬щью ра¬зу¬ма, рас¬су¬ж¬де¬ний. И то¬гда Дао не спо¬со¬бен по¬нять че¬ло¬век, не по¬знав¬ший свою при¬ро¬ду, ибо Дао бес¬фор¬мен¬но и на¬хо¬дит¬ся как бы над при¬ро¬дой. Оно об¬ла¬да¬ет все¬рас¬ки¬ну¬то¬стью, рас¬пре¬де¬ля¬ет¬ся и «вле¬во и впра¬во», и за ка¬ж¬дым пред¬ме¬том, за ка¬ж¬дым яв¬ле¬ни¬ем та¬ит¬ся то на¬ча¬ло, ко¬то¬рое оп¬ре¬де¬ля¬ет су¬ще¬ст¬во¬ва¬ние ми¬ра. Уви¬деть его нель¬зя, оно дос¬туп¬но лишь в мо¬мент про¬свет¬ле¬ния. Обыч¬ный же че¬ло¬век, да¬же зная о Дао, «не уз¬на¬ет его», — «встре¬ча¬ясь с ним, не уви¬дим его ли¬ца».
Од¬на¬ко воз¬мо¬жен и на¬уч¬но-ис¬сле¬до¬ва¬тель¬ский под¬ход к трак¬та¬ту о Дао. То¬гда мы мо¬жем сфор¬му¬ли¬ро¬вать (весь¬ма ус¬лов¬но, впро¬чем) зна¬че¬ние Дао во все¬лен¬ной. Фи¬ло¬со¬фия Лао-цзы в рам¬ках од¬но¬го па¬ра¬гра¬фа или все¬го трак¬та¬та сво¬дит¬ся к сле¬дую¬ще¬му: во-пер¬вых, Дао есть; во-вто¬рых, все, что есть, вклю¬чая и Дао, есть бла¬го¬да¬ря не¬му и ра¬ди не¬го; в-треть¬их, как че-ло¬век жи¬вет в Дао и как он мо¬жет его ут¬ра¬тить и вер¬нуть, бу¬ду¬чи ли про¬сто че¬ло¬ве¬ком, или в ка¬че¬ст¬ве пра¬ви¬те¬ля. «Здесь про¬сту¬па¬ет за¬пад¬но¬ев¬ро¬пей¬ская клас¬си¬фи¬ка¬ция», что за¬ме¬ча¬ет К. Яс¬перс: ме¬та¬фи¬зи¬ка, кос¬мо¬ло¬гия, эти¬ка и по¬ли¬ти¬ка. С этим мож¬но, впро¬чем, не со¬гла-сить¬ся. Это взгляд на ка¬нон за¬пад¬но¬го че¬ло¬ве¬ка, для по¬ни¬ма¬ния ко¬то¬ро¬го не дос¬туп¬ны мно-гие ве¬щи, про¬воз¬гла¬шае¬мые Лао-цзы. Это имен¬но тот ис¬сле¬до¬ва¬тель¬ский под¬ход, ко¬то¬рый ли¬ша¬ет нас пре¬лес¬ти ощу¬ще¬ний и да¬ет сухую трак¬тов¬ку. «Дао дэ цзин» — на¬столь¬ко тон¬кий для по¬ни¬ма¬ния трак¬тат, где все на уров¬не ин¬туи¬тив¬но¬го по¬ни¬ма¬ния, глу¬бин¬но¬го про¬ник¬но-ве¬ния, что да¬же Ван Би (II в.) – луч¬ший из ис¬сле¬до¬ва¬те¬лей Лао-цзы – час¬то ви¬дит в стро¬ках лишь по¬верх¬но¬ст¬ный смысл, от¬ра¬жая это в сво¬их ком¬мен¬та¬ри¬ях. Он да¬же вкла¬ды¬ва¬ет свое по¬ни¬ма¬ние дао в не¬ко¬то¬рые па¬ра¬гра¬фы, так что мы мо¬жем ска¬зать, что его ком¬мен¬та¬рий – это от¬дель¬ное фи¬ло¬соф¬ское про¬из¬ве¬де¬ние, хо¬тя ки¬тай¬ская тра¬ди¬ция склон¬на счи¬тать его лишь при¬ло¬же¬ни¬ем к ос¬нов¬но¬му ка¬но¬ну.
Так или ина¬че, зна¬че¬ние Дао на¬столь¬ко глу¬бин¬но, что труд¬но пе¬ре¬дать его сло¬ва¬ми. Ска-жем так, Дао на¬пол¬не¬но не¬ким еди¬ным смыс¬лом, веч¬но¬стью, це¬ло¬ст¬но¬стью, и в то же вре¬мя оно про¬ти¬во¬пос¬тав¬ля¬ет¬ся все¬му су¬ще¬му. С од¬ной сто¬ро¬ны, Дао – бы¬тие, с дру¬гой – не¬бы¬тие. «Бе¬зы¬мян¬ность – вот на¬ча¬ло Не¬ба и Зем¬ли» – из хао¬са воз¬ни¬ка¬ют Не¬бо и Зем¬ля, из не¬бы¬тия. «В на¬ли¬чии же име¬ни та¬ит¬ся мать де¬ся¬ти ты¬сяч ве¬щей» — в бы¬тии ро¬ж¬да¬ют¬ся по¬ня¬тия. «Не-зыб¬ле¬мое не¬на¬ли¬чие» и «на¬ли¬чие в не¬зыб¬ле¬мо¬сти» не¬раз¬де¬ли¬мы и объ¬е¬ди¬не¬ны. И «бы¬тие воз¬ни¬ка¬ет из не¬бы¬тия» . А Дао су¬ще¬ст¬во¬ва¬ло все¬гда, пред¬ше¬ст¬во¬ва¬ло Не¬бес¬но¬му вла¬ды¬ке Ди, вер¬хов¬но¬му бо¬гу ки¬тай¬цев . Оно бес¬ко¬неч¬но по¬ро¬ж¬да¬ло са¬мо се¬бя. Это мо¬мент пре¬дель-ной пус¬то¬ты. Ес¬ли в ви¬ди¬мом ми¬ре ве¬щи при¬сут¬ст¬ву¬ют в пред¬мет¬ной фор¬ме, то в Пус¬то¬те они на¬хо¬дят¬ся в фор¬ме пред¬ро¬ж¬де¬ния. Эта Пус¬то¬та – по¬тен¬ци¬аль¬ное про¬стран¬ст¬во, в ко¬то-ром нет ни¬че¬го и до¬пус¬ка¬ет¬ся су¬ще¬ст¬во¬ва¬ния все¬го: «Три¬дцать спиц со¬еди¬ня¬ют¬ся в од¬ной сту¬пи¬це, об¬ра¬зуя ко¬ле¬со, но упот¬реб¬ле¬ние ко¬ле¬са за¬ви¬сит от пус¬то¬ты ме¬ж¬ду спи¬ца¬ми. Из гли¬ны де¬ла¬ют со¬су¬ды, но упот¬реб¬ле¬ние со¬су¬дов за¬ви¬сит от пус¬то¬ты в них. Про¬би¬ва¬ют две¬ри и ок¬на, что¬бы сде¬лать дом, но поль¬зо¬ва¬ние до¬ма за¬ви¬сит от пус¬то¬ты в нем. Вот по¬че¬му по-лез¬ность имею¬ще¬го¬ся за¬ви¬сит от пус¬то¬ты». Об¬ра¬зо¬ва¬ние ве¬щей из дос¬туп¬но¬го для на¬зва¬ния Дао са¬мо по¬сто¬ян¬но яв¬ля¬ет¬ся воз¬ник¬но¬ве¬ни¬ем то¬го, что мо¬жет на¬зы¬вать¬ся: «Как толь¬ко Дао на¬чи¬на¬ет дей¬ст¬во¬вать и на¬во¬дить по¬ря¬док, воз¬ни¬ка¬ет его имя. А воз¬ни¬ка¬ет имя, и его, по¬жа-луй, бу¬дут уз¬на¬вать» .
Уже в са¬мом Дао как По¬ро¬ж¬даю¬щем есть ос¬нов¬ные фак¬то¬ры ми¬ро¬бы¬тия, ко¬то¬рые реа¬ли-зу¬ют¬ся в об¬раз¬ах, ве¬щах и сгу¬щен¬но¬стях: «И в нем, та¬ком смут¬ном и рас¬плыв¬ча¬том, есть об-ра¬зы! И в нем, та¬ком рас¬плыв¬ча¬том и смут¬ном, есть ве¬щи! И в нем, та¬ком глу¬бо¬ком и не¬яс-ном, есть сгу¬щен¬ность!» Ро¬ж¬де¬ние ве¬щей, вклю¬чая и по¬ступ¬ки, и мыс¬ли, и ха¬рак¬те¬ры, и пред¬ме¬ты, и во¬об¬ще все, что есть в ми¬ре, — идет как по¬сте¬пен¬ная, но при этом не¬пре¬лож¬ная, не¬об¬хо¬ди¬мая и ос¬мыс¬лен¬ная ут¬ра¬та един¬ст¬ва: од¬но ро¬ж¬да¬ет два, два – три и т.д. Но Дао не¬де-ли¬мо внут¬ри се¬бя, это еди¬не¬ние, это круг – не¬что це¬ло¬ст¬ное и бес¬ко¬неч¬ное в сво¬ем дви¬же-нии: «В воз¬рас¬та¬нии де¬ся¬ти ты¬сяч ве¬щей я зрю их воз¬вра¬ще¬ние. Ве¬щей не¬смет¬но мно¬го, и ка¬ж¬дая воз¬вра¬ща¬ет¬ся к сво¬ему кор¬ню. Воз¬вра¬ще¬ние к кор¬ню на¬зы¬ва¬ет¬ся по¬ко¬ем. Это оз¬на¬ча-ет воз¬вра¬ще¬ние к судь¬бе. Воз¬вра¬ще¬ние к судь¬бе де¬ла¬ет не¬зыб¬ле¬мым» . Воз¬вра¬ще¬ние к не¬бы-тию? Из не¬бы¬тия ро¬ж¬да¬ет¬ся бы¬тие и да¬лее. Дао – это веч¬ный ритм при¬ро¬ды, взаи¬мо¬дей¬ст¬вие двух на¬чаль¬ных прин¬ци¬пов. Это мо¬жет быть бы¬тие и не¬бы¬тие, свет и тьма, жизнь и смерть, муж¬ское и жен¬ское. Эти прин¬ци¬пы за¬клю¬че¬ны в круг – оли¬це¬тво¬ре¬ние цик¬лич¬но¬сти и не¬де-ли¬мо¬сти, а так¬же веч¬но¬сти. В кру¬ге там, где про¬ти¬во¬по¬лож¬но¬сти ис¬то¬ща¬ют¬ся, они пе¬ре¬хо¬дят друг в дру¬га. Где мак¬си¬мум по¬ло¬жи¬тель¬но¬го (ян), ми¬ни¬мум от¬ри¬ца¬тель¬но¬го (инь). И на¬обо-рот. И в ка¬ж¬дом из на¬чал есть за¬ро¬дыш про¬ти¬во¬по¬лож¬но¬го на¬ча¬ла. Это ни¬что иное, как Ди – один из са¬мых со¬кру¬шаю¬щих смы¬слов уче¬ния. Он вы¬ра¬жа¬ет¬ся в од¬ном сим¬во¬ле.
Од¬на¬ко бы¬ло бы не¬ра¬зум¬ным по¬ла¬гать, что один лишь сим¬вол спо¬со¬бен пе¬ре¬дать еди¬ня-щую сущ¬ность Дао на¬ча¬ла всех на¬чал. Ведь мыс¬ли¬тель го¬во¬рит: «Дао со¬вер¬шен¬но пус¬то, но при ис¬поль¬зо¬ва¬нии им его, по¬жа¬луй, не на¬пол¬нить. Как оно глу¬бо¬ко!». Дао из¬веч¬но со¬кры-то, ус¬коль¬заю¬ще (сю¬ань). Мож¬но ска¬зать, это не¬кий ан¬ти¬мир, в ко¬то¬ром цар¬ст¬ву¬ет ан¬ти¬зна-че¬ние, ан¬ти¬ри¬ту¬ал. По¬сколь¬ку бы¬тие яв¬ля¬ет¬ся тем, что мы ви¬дим, слы¬шим, что со¬став¬ля¬ет кар¬ти¬ну и об¬раз, то Дао есть ни¬что. Толь¬ко в Дао, сво¬бод¬ном от бы¬тия, за¬клю¬ча¬ет¬ся ис¬ток. Этот ис¬ток есть ни¬что не в том смыс¬ле, что его во¬об¬ще нет, а в смыс¬ле бо¬лее-чем-бы¬тия, из ко¬то¬ро¬го про¬ис¬хо¬дит су¬щее. Дао ре¬аль¬но при¬сут¬ст¬ву¬ет в ми¬ре. Со¬кро¬вен¬ность про¬ти¬во¬сто¬ит внеш¬ней, ви¬ди¬мой фор¬ме ве¬щей – и на ме¬сто доб¬ро¬де¬те¬ли при¬хо¬дит «со¬кро¬вен¬ная Бла-гость», на ме¬сто зна¬ния – «со¬кро¬вен¬ное зна¬ние».
Со¬кро¬вен¬ность – зна¬чит по¬та¬ен¬ность. То есть Дао – не¬что тем¬ное, скры¬тое от глаз и в то-же вре¬мя ис¬тин¬ное. Оно по¬ро¬ж¬да¬ет ве¬щи не яв¬но, а скры¬то. Ис¬тин¬ное ро¬ж¬де¬ние срав¬ни¬ва¬ет-ся в «Дао дэ цзи¬не» с жен¬ским на¬ча¬лом.
По¬сколь¬ку Дао ро¬ж¬да¬ет ве¬щи, то оно и яв¬ля¬ет¬ся иде¬аль¬ной фор¬мой – сверх¬фор¬мой, «фор-мой, не имею¬щей фор¬мы». Это пред¬бы¬тие и пред¬не¬бы¬тие. Оно ве¬ли¬ко, ра¬зум¬но, оно на¬ча¬ло все¬го.
3. ДАО И МИР
Ес¬ли пред¬по¬ло¬жить, что Дао – это ан¬ти¬мир, но не в том про¬ти¬во¬по¬лож¬ном зна¬че¬нии ре-аль¬но¬му ми¬ру – все на¬обо¬рот, а в зна¬че¬нии скры¬то¬го и по¬та¬ен¬но¬го, то Дао в от¬ли¬чие от ми¬ра ве¬ще¬ст¬вен¬но ося¬зае¬мо¬го еди¬но и внут¬рен¬не не¬про¬ти¬во¬ре¬чи¬во. Оно яв¬ля¬ет¬ся ис¬то¬ком еди¬но-го в бы¬тии: все су¬щее об¬ла¬да¬ет бы¬ти¬ем в той ме¬те, в ка¬кой свя¬за¬но един¬ст¬вом, еди¬ным, ко-то¬рое со¬став¬ля¬ет фор¬му по¬ро¬ж¬де¬ния, ис¬хо¬дя¬ще¬го от Дао: «Есть из¬дав¬на об¬рет¬шие еди¬ное. Бла¬го¬да¬ря ему Не¬бо и де¬ла¬ет¬ся чис¬тым, Зем¬ля хра¬нит ус¬той¬чи¬вость, ду¬ши об¬ре¬та¬ют чу¬до-твор¬ность, до¬ли¬ны на¬пол¬ня¬ют¬ся, де¬ся¬ти ты¬ся¬чам ве¬щей да¬ет¬ся жизнь…» . И это не от¬то¬го, что оно раз¬ви¬ва¬ет¬ся по ка¬ко¬му-то од¬но¬му за¬ко¬ну, при¬дер¬жи¬ва¬ясь од¬ной кон¬цеп¬ции. На¬про-тив, Дао бла¬го¬да¬ря сво¬ей пус¬тот¬но¬сти при¬ем¬лет все, до¬пол¬няя од¬ну про¬ти¬во¬по¬лож¬ность дру-гой. И сво¬дит все это в один «Ве¬ли¬кий об¬раз». Имен¬но Дао «клас¬си¬фи¬ци¬ру¬ет» (лэй) все ве-щи, ро¬ж¬да¬ет мо¬за¬ич¬ность и яр¬кость ми¬ра. Это лег¬ло в ос¬но¬ву важ¬ней¬шей эс¬те¬ти¬че¬ской кон-цеп¬ции Ки¬тая.
Ося¬зае¬мый мир реа¬лен, ка¬ж¬дый его эле¬мент су¬ще¬ст¬ву¬ет в дей¬ст¬ви¬тель¬но¬сти. С дру¬гой сто¬ро¬ны, за этим ми¬ром сто¬ит еще бо¬лее ре¬аль¬ный – Дао, бо¬лее цен¬ный, бо¬лее су¬ще¬ст¬вен-ный мир. Но он по¬та¬ен, пус¬то¬тен и с обы¬ден¬ной точ¬ки зре¬ния ил¬лю¬зо¬рен, а зна¬чит, дру¬гой мир бо¬лее реа¬лен. Па¬ра¬докс? Эф¬фект ре¬аль¬но¬го сна? Зна¬ме¬ни¬тая ис¬то¬рия гла¬сит, что од¬на¬ж-ды Чжу¬ан-цзы при¬сни¬лось, что он – ба¬боч¬ка, без¬за¬бот¬но пор¬хаю¬щая сре¬ди цве¬тов. Ко¬гда муд¬рец про¬снул¬ся, он ни¬как не мог ре¬шить, то ли ему сни¬лось, что он – ба¬боч¬ка, то ли ба-боч¬ке снит¬ся, что она – че¬ло¬век. Вспо¬ми¬на¬ет¬ся Али¬са в стра¬не чу¬дес (в ан¬ти¬ми¬ре?), ко¬гда она не зна¬ла, су¬ще¬ст¬ву¬ет ли она во¬об¬ще или ко¬му-то снит¬ся. Имен¬но так пред¬став¬лен мир в «Дао дэ цзи¬не» — еди¬ный ил¬лю¬зор¬но-ре¬аль¬ный по¬ток. Ре¬аль¬ность под¬вер¬га¬ет¬ся со¬мне¬нию, а ил¬лю¬зор¬ность при¬об¬ре¬та¬ет зна¬че¬ние выс¬шей ре¬аль¬но¬сти. Все сли¬ва¬ет¬ся и все еди¬но.
А раз все еди¬но, ни¬что не име¬ет боль¬шее и ни¬что не име¬ет мень¬ше¬го зна¬че¬ния. Мно¬го-чис¬лен¬ность ви¬до¬форм соз¬да¬ют лишь мо¬за¬ич¬ность ми¬ра. Этот мо¬мент, кста¬ти, ос¬та¬вил глу-бо¬кий след в ки¬тай¬ском тра¬ди¬ци¬он¬ном соз¬на¬нии. На¬при¬мер, в ли¬те¬ра¬ту¬ре сло¬жи¬лось осо¬бое на¬прав¬ле¬ние эн¬цик¬ло¬пе¬дий, име¬нуе¬мых «клас¬си¬фи¬ка¬ци¬он¬ны¬ми кни¬га¬ми» (лей¬шу). В них мож¬но бы¬ло встре¬тить све¬де¬ния «обо всем», со¬б¬ран¬ные без ка¬кой-ни¬будь ви¬ди¬мой сис¬те¬мы. Или пе¬ст¬ро¬та кра¬сок в ук¬ра¬ше¬нии улиц, одежд – в этом есть бес¬сис¬тем¬ность, мо¬за¬ич¬ность. Но это под¬спуд¬но долж¬но на¬по¬ми¬нать ки¬тай¬ско¬му соз¬на¬нию, что за яр¬ко¬стью кро¬ет¬ся иное на¬ча¬ло, а раз¬но¬об¬ра¬зие ука¬зы¬ва¬ет на аб¬со¬лют¬ное един¬ст¬во в ан¬ти¬ми¬ре.
Мир рас¬па¬да¬ет¬ся на два со¬стоя¬ния – «внут¬рен¬нее» и «внеш¬нее», при¬чем внут¬рен¬нее на¬ча-ло бо¬лее цен¬но, чем внеш¬нее, так как имен¬но оно по¬зво¬ля¬ет не¬по¬сред¬ст¬вен¬но ви¬деть Дао. Мир обыч¬но пред¬став¬ля¬ет¬ся нам раз¬ви¬ваю¬щим¬ся по пу¬ти уве¬ли¬че¬ния форм, уси¬ле¬ния раз¬но-об¬ра¬зия, то есть иду¬щим от внут¬рен¬не-со¬кры¬то¬го к внеш¬не-яв¬лен¬но¬му. Но для дао¬са мир от-ра¬жен в не¬ко¬ем зер¬ка¬ле, он раз¬ви¬ва¬ет¬ся от внеш¬не¬го к внут¬рен¬не¬му. По¬это¬му «об¬ра¬ще¬ние вспять – это дви¬же¬ние Дао. Ос¬лаб¬ле¬ние – это ис¬поль¬зо¬ва¬ние Дао» . Мир дан в ус¬коль¬заю-щем, веч¬но из¬бе¬гаю¬щим ви¬де. И лишь Дао пре¬бы¬ва¬ет по ту сто¬ро¬ну до¬б¬ра и зла. Оно над всем и все¬мо¬гу¬ще. В «Дао дэ цзи¬не» бла¬го¬род¬но, все¬гда го¬то¬во ока¬зать по¬мощь: все су¬ще¬ст-ва на¬хо¬дят в нем для се¬бя опо¬ру и в ка¬ком-то смыс¬ле не¬из¬мен¬ность. «Дао – это кла¬дезь де¬ся-ти ты¬сяч ве¬щей, со¬кро¬ви¬ще для лю¬дей до¬б¬рых и убе¬жи¬ще не¬до¬б¬рых».
Дао пра¬вит, не¬смот¬ря на его ука¬зан¬ные вы¬ше лю¬бовь, вер¬ность и под¬лин¬ность, без че¬ло-ве¬че¬ско¬го со¬стра¬да¬ния, и, не зная ни¬ка¬ко¬го пред¬поч¬те¬ния и при¬стра¬стия. Это об¬на¬ру¬жи¬ва¬ет-ся в яв¬ле¬ни¬ях внеш¬не¬го ми¬ра; ве¬щи при¬хо¬дят и ухо¬дят не¬скон¬чае¬мо и бес¬смыс¬лен¬но: «Про-ме¬жу¬ток ме¬ж¬ду Не¬бом и Зем¬лей – это как куз¬неч¬ные ме¬хи: они пус¬ты, но не ис¬ся¬ка¬ют, а дви¬га¬ют¬ся и все боль¬ше про¬из¬во¬дят» . Все¬лен¬ной без¬раз¬лич¬ны ин¬ди¬ви¬ды: «Не¬бо и Зем¬ля не че¬ло¬веч¬ны, они ви¬дят в де¬ся¬ти ты¬ся¬чах ве¬щей лишь со¬ло¬мен¬ных со¬бак» (ко¬то¬рых ис¬поль¬зо-ва¬ли в ка¬че¬ст¬ве ку¬кол при жерт¬во¬при¬но¬ше¬нии и за¬тем вы¬бра¬сы¬ва¬ли). Но «Дао Не¬ба, дос¬тав-ляя поль¬зу, не вре¬дит» .
Та¬ким об¬ра¬зом, ос¬нов¬ны¬ми при¬зна¬ка¬ми при¬сут¬ст¬вия Дао в ми¬ре бы¬ли все¬про¬ни¬цаю¬щее не¬бы¬тие, все¬мо¬гу¬щее без¬дей¬ст¬вие, все¬по¬ро¬ж¬даю¬щая си¬ла еди¬но¬го, все¬уко¬ре¬няю¬щая под-держ¬ка пре¬хо¬дя¬ще¬го, по¬лу¬чае¬мая из ми¬ра по ту сто¬ро¬ну до¬б¬ра и зла.
………….